Первым модельером нового века и выдающимся реформатором женского костюма был француз Поль Пуаре. Именно этот художник сумел выразить в одежде признаки тогда лишь рождавшегося образа новейшего времени и определил совершенно особое место кутюрье в современном мире. Он стал Диктатором моды, задающим не только фасон платья, но и стиль жизни. Проведённая Пуаре реформа костюма, освободившая женское тело от жёстких корсетов, оказалась необратимой.

Наделённый мощным артистическим тем­пераментом и твор­ческой фантазией, Пуаре хорошо рисо­вал, ещё лучше кроил и шил, превосходно разбирался в тка­нях и фурнитуре, увлекался историей искусств и фольклором. Всё созданное им было талантливо, ярко, неординар­но, смело. Пуаре отказался от амплуа портного и ловкого торговца, поставщика модных товаров, которым гордились Ворт и Дусе. Он заставил публику относиться к костюму как к важнейшей части культуры, как к истинному произведению искусства. Пуаре мы обязаны и возрождением уважительного отношения к человече­скому телу, не спрятанному, а живуще­му в любом костюме и вместе с ним.

Путь Поля Пуаре к славе был не­обычайно быстрым. За несколько лет не слишком удачливый торговец зон­тами, предлагавший за бесценок свои эскизы дамского платья известным До­мам молы, стал обладателем собствен­ной марки. Уже в начале XX в. Пуаре попытался создать особую индустрию роскоши, производящую в стиле мас­тера и «за единой подписью» одежду, обувь, шляпы, аксессуары, духи, т.е. всё то, что насыщает и украшает жизнь, превращает серые будни в праздники, а обычную женщину — в королеву.

В 1896 г. юный Поль, сын лавочни­ка, поступил на работу в лучший парижский салон — к Жаку Аусе. Здесь он провёл годы, послужившие первыми ступеньками к Олимпу моды. Оценив талант начинающего художни­ка, Аусе поручил ему обслуживать са­мых капризных клиенток — актрис Сару Бернар, Габриэль Режан и Мистангетт, деливших между собой сто­личную сцену и славу элегантнейших женщин Парижа. В книге «Одевая эпо­ху» (1930 г.) Пуаре с умилением вспо­минает свое первое самостоятельное произведение, в буквальном смысле сочинённое для спектакля «Заза», в ко­тором блистала Режан. Двойная широ­кая накидка-манто из чёрной тафты и тюля была от руки расписана белы­ми и сиреневыми ирисами, в полном соответствии с требованиями тогдаш­ней моды в стиле раннего модерна — меланхоличной и витиеватой. Позднее он одевал танцовщицу Иду Рубин­штейн, аристократок и певиц кабаре, русских великих княгинь и лам полу­света, придумал сотни оригинальных туалетов — от девически нежных до умопомрачительно экстравагантных...

В 1903 г., после военной службы и недолгой работы в Доме Борта (1901—1903 гг.), Пуаре открыл собст­венный салон на Рю-Аубер, 5, в кото­ром всё, от роскошной мебели и высоких зеркал до таинственно мерцающей витрины, украшенной китайскими вышивками, цветами и пожелтевшими осенними листьями, представлялось новым, неожиданным и манящим. Это было не просто дорогое ателье, это был дом Хорошего Вкуса, выставочный зал, центр искусств, клуб избранных, нако­нец. Сам модельер выступал в образе гостеприимного, но властного хозяи­на, а его прелестная жена и муза Лениз — в роли лучшей подруги посто­янных заказчиц.

Пуаре учил женщин чувствовать, знать, любить собственное тело, учил не на словах, а демонстрируя всё новые и новые модели, рождённые неистощимой фантазией. Начиная с 1907 г. мастер предлагал кли­енткам соблазнительные платья в стиле Директории, Кон­сульства и Империи. Они не требовали использования жесткого длинного корсета, превращавшего женскую фи­гуру в подобие песочных часов и придававшего телу S-образный изгиб (речь идёт о жёст­ком корсете с косточками из китового уса или металла, ко­торым сильно сдавливали та­лию и подпирали грудь и про­тив которого в печати высказывались врачи). Теперь юбки падали прямыми стройными складками: у вечерних платьев — по-прежнему до самой земли, у прогулоч­ных и визитных — до щиколотки. Линия талии сместилась под грудь, что позволяло создать более цельный об­раз, сгладить переходы от одного объ­ёма к другому. Пуаре заставил молнии отказаться от шуршащих нижних юбок, украшенных вышивкой, мереж­ками и кружевами, — тех, что дюжи­нами включали в приданое любой ува­жающей себя девицы заботливые матери и что голами накапливались в шкафах и сундуках у каждой рачи­тельной хозяйки. Впервые за последние 100 лет женщина получила воз­можность одеваться самостоятельно, без помощи горничной, которая шну­ровала традиционный корсет.

Пуаре давал моделям громкие име­на, взывающие к исторической памяти: лилово-фиолетовое платье «1811 год», белоснежная «Жозефина», тём­но-красная «Евгения». Он использо­вал в своих композициях классиче­скую основу и мотивы японского национального костюма, античный орнамент, арабскую вязь и пёструю украинскую вышивку.

Привычную гамму цветов, пастель­ную и «неврастеничную» (по выраже­нию Пуаре), мастер заменил фейер­верком алых, зеленых, королевских синих, оранжевых, лимонных, всегда ярких и чувственных красок. Зимой 1907/08 г. он одел Париж «плотоядны­ми восточными шелками», дерзко со­четая в вечерних туалетах изумрудный атлас основных деталей с фиолетовой подкладкой и розово-алый шёлк с го­лубой отделкой. Лучшими работами Пуаре дразнил и искушал публику, создавал настроение праздника, волшеб­ного приключения. Платья самого простого фасона, но сшитые из пан­бархата и тюля, в цветах, бисере, пер­ламутре, в искусственном жемчуге и кружевах, предвосхищали компози­ции в стиле ар деко. Знаменитое бархатное манто «Исфахан», почти вуль­гарное в своей изобильной позолоте, было похоже на кафтан персидского шаха.

Костюмы Пуаре в камерном, ин­тимном варианте производили такое же впечатление, как и грандиозные де­корации Льва Бакста к балету «Клео­патра», впервые увиденному парижской публикой в 1909 г. В них были тот же наивный, сказочный, свире­пый, но не опасный ориентализм (от лат. orientalis — «восточный», «свой­ственный странам Востока»), та же мечта усталого европейца о полуден­ном Востоке, что нашли воплощение в некогда скандальных полотнах Эжена Делакруа «Смерть Сарланапала» и «Алжирские женщины». Благодаря творчеству Поля Пуаре мола на всё восточное с невероятной быстротой проникла во дворцы наследственной знати и финансовых магнатов, в квар­тиры адвокатов и врачей, в салоны светских дам, в мансарды журнали­стов.

Платья-туники, расшитые бисером и блестками; манто с рукавами - кимо­но из парчи всех оттенков золота и серебра, подобные ризам священни­ков; платья-сак, имевшие вид простой рубашки; легкомысленные узкие юб­ки; свободные юбки-брюки для пи­жам, а затем шёлковые шаровары для утренних туалетов вызывали если не восторг, то изумление Парижа и других столиц мира. Кроме драго­ценных шелков Пуаре часто исполь­зовал набивные ткани фантастиче­ских расцветок, созданные для него знаменитым художником-декоратором Раулем Дюфи. На таком ярком фоне брилли­анты в изящной оправе теря­лись, и предпочтение отдавалось крупным цветным камням, массивным золотым и серебряным украшениям, эма­лям. Более того, Пуаре решительно упра­зднил пышные причёски, фальшивые локоны и шиньоны; модными стали глад­кие, желательно тёмные волосы, а в ка­честве дополнений — ленты, эгреты (перья) и небольшие тюрбаны.

Желая сделать свою моду и новый стиль доступными широкой аудито­рии, Пуаре пригласил к сотрудничест­ву известнейших художников-иллюст­раторов и уже в 1908 г. выпустил в свет малотиражный альбом «Платья Поля Пуаре, увиденные Полем Ирибом». Через четыре гола по­явилось ещё одно роскошное издание — альбом Жоржа Лепапа «Веши Поля Пуаре», который всему свету продемон­стрировал достижения выдающегося модельера и усилил его влияние в художественном мире. Б .1.911 г. слава Пуаре достигла апогея: он организовал первое в истории высоко­го шитья турне по столицам Европы с участием манекен­щиц, или, как тогда говорили, живых манекенов, открыл фирму по производству духов и косметической продукции, школу искусств.

Свои первые духи — «Роза Розииы» — он посвятил старшей дочери. За ними последовали пряные восточные ароматы: «Китайская ночь», «Аладдин», «Минарет», «За­претный плод». Именем другой дочери, Мартины, Пуаре назвал основанную им школу прикладного искусства, куда принимали талантливых девушек. Продукция этой шко­лы — ковры, вышитые покрывала, обои, абажуры и прочая мелочь для оформления домашнего интерье­ра — продавалась в небольшом магазине в предместье Сент-Оноре. Ещё до Пер­вой мировой войны филиалы «Мартины» появились в Берлине, Лондоне и даже в Новом Свете, в Филадельфии.

Система преподавания в школе, так же как и принципы обучения персонала в Доме Пуаре, была неортодоксальной. Пуаре не спе­шил, как когда-то Чарлз Борт, «учить руки», он хотел развить душу, воспитать личность, обост­рить зрение, пробудить любовь к прекрасному. Его подопеч­ные занимались в му­зеях, писали этюды в Люксембургском саду, посещали выставки, театральные представления и скачки, много читали.

В 20-х гг. Поль Пуаре вновь проявил чутье прирождён­ного новатора, впервые использовав в своих коллекциях чул­ки телесного цвета и бюстгальтеры современной формы. В его планы входило издание еженедельника, рассчитанного на так называемую среднюю женщину, в котором появля­лись бы сделанные и подписанные им выкройки одежды. Между тем безудержная энергия и фантазия художника да­леко не всегда подкреплялись трезвым деловым расчётом. Многие интересные начинания были крайне невыгодными в финансовом отношении. В результате накопился огром­ный долг. В 1926 г., надеясь спасти своё предприятие, хозяин распродал личную коллекцию — десятки полотен Матис­са, Кеса ван Донгена, Вламинка и Пикассо, драгоценности жены. Но вырученных денег катастрофически не хватало, и прославленный Лом Пуаре пришлось закрыть. Ещё около десяти лет Пуаре работал в театре, издавал мемуары и кни­ги по кулинарии, занимался любимой им живописью.

Он умер за несколько дней до открытия ретроспектив­ной выставки его работ, организованной одним из немно­гих верных друзей — поэтом, драматургом, театральным деятелем Жаном Кокто. После смерти беспокойного чело­века возник культ великого Мастера, его имя стало леген­дарным, а история жизни уподобилась мифу. Эпоха с по­чтением возвращалась к своим истокам.